В дореволюционной России приверженцев федерализма как принципа государственного устройства было мало. Ученые государствоведы по существу обосновывали официальную точку зрения на неприемлемость федерализма в российских условиях. Как бы само собой разумелось, что наибольшей прочностью и способностью концентрировать всю мощь государства в ответственейшие исторические моменты (отражение агрессии, решение других задач, требующих участия всех соотечественников) обладают унитарные (централизованные) государства.

Радикальные противники царской власти тоже были центристами. Вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом они считали наиболее оптимальной формой развитых капиталистических и социалистических государств неделимую демократическую республику с подчинением всех ее частей единому центру. "Пролетариат, — писал в 1891 г. Энгельс, — может употребить лишь форму единой и неделимой республики. Федеративная... уже становится помехой" (1). "Пока и поскольку разные нации составляют единое государство, марксисты ни в коем случае, — подчеркивал В.И. Ленин, — не будут проповедовать ни федеративного принципа ни децентрализации" (2); "мы в принципе против федерации — она… негодный тип одного государства" (3). Вплоть до 1917 г. Ленин убеждал своих последователей, что прогресс связан с переходом от разного типа союзных государств к вполне единой, централистически-демократической республике, и от нее — к безгосударственному общественному самоуправлению (4). Представления И.В. Сталина по этому вопросу излагались весной 1917 г. в статье с характерным названием "Против федерализма" (5).

Тем не менее федерализм как способ модернизации национальных отношений и государственного устройства пореволюционной России был принят на вооружение. Сначала — в качестве временной меры, потом долговременной, а затем и едва ли не единственно возможной. Распад СССР произошел при попытке перестроить его в "настоящую федерацию". Б.Н Ельцин начинал свое восхождение к власти с обещаний "дать самостоятельность всем автономиям" (6) и заключить "конфедеративный договор внутри всей России" с закреплением за субъектами такой доли самостоятельности, которую они могли бы "переварить" (7). В постсоветское время федерализм чаще всего рассматривается как "одна из наиболее рациональных концепций устройства государства" (8).

Однако это вовсе не значит, что к настоящему времени в России утвердился федерализм, соответствующий общемировым тенденциям развития и вполне жизнеспособный в российских условиях. По оценкам специалистов, здесь "до конца ХХ в. не только не сформировались подлинно федеративные структуры, но даже не возникли их реальные проекты" (9). Е.С. Строев полагает, что вместо подлинного федеративного государства мы имеем лишь "пародию на него". Федеративное государство подменено договорным, в котором "одному субъекту России дается столько полномочий, сколько он проглотит, а другим — фактически ничего. В итоге получили очень рыхлое государственное устройство" (10). С неподдельным изумлением взирают на него порой наши западные соседи. С их точки зрения, "сегодняшняя Россия — это придуманная некомпетентной и трусливой интеллигенцией федерация неравноправных, непокорных автономий" (11).

Ситуация во многом объясняется нашим "непреодоленным прошлым" (12). Прежде всего — игнорированием "русского вопроса" в государственном строительстве (13) и изначальным взглядом на федерацию как на исторически преходящую форму. В 1918 г., когда новая власть взяла курс на федеративное переустройство бывшей Российской империи, считалось, что "принудительный централистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным" для того, чтобы последний со временем уступил место такому же добровольному "социалистическому унитаризму" (14).

Связи между субъектами федерации в СССР с 1922 г. приобрели множественные формы. Четыре республики "вместе и наравне" образовали СССР — федерацию первого уровня. Три закавказские республики создали ЗСФСР, просуществовавшую до 1936 г. Федерацией считалась и РСФСР, по форме наиболее далекая от классических представлений о федерации. Украина, Грузия, Азербайджан, Узбекистан и Таджикистан, имевшие в своем составе автономные образования, федерациями не признавались.

В советском обществоведении федерация на основе автономии (типа РСФСР) без должных на то оснований рассматривалась единством более прочным, нежели федерация типа СССР или Закавказской Федерации. Между тем, как убедительно разъяснял в 1927 г. известный государствовед Н.Н. Алексеев, "государство может быть чрезвычайно централизованным, однако федеральным. Это означает, что отдельные части государства участвуют в отправлении суверенитета, однако в государстве не выделен никакой определенный круг вопросов, который бы решался самостоятельно частями, а не центром. И наоборот, государство может быть построено на чрезвычайно широкой автономии частей и в то же время быть не федеральным" (15).

Автономия отличается от федерации не тем, что автономному образованию предоставляется меньше прав самостоятельности, чем государству-члену федерации. Отличие в том, что "государство выделяет в пользу автономной области или союза определенный круг законодательных административных и других полномочий не в полное распоряжение этой автономной области, а лишь при условии контроля, — будь то в форме санкции или опротестования законов, утверждения того или иного высшего должностного лица: изменения состава палат автономной области и т.д." (16) Автономия отличается от федерации не в количественной степени суверенности, не в степени единства, а в различии отношения децентрализованной части государства с центром. По своей природе автономия таит в себе не меньшую опасность ослабления и распада государственных связей, чем федерация. Чем больше развивается автономность областей, различных по своей культуре и экономике, тем труднее становится осуществлять контроль из центра. Единство государства может не увеличиваться, а уменьшаться. Федеративное государство по своей природе ближе к централизованному государству, чем области, связанные между собой посредством автономного союза. Своеобразные задачи отдельных земель могут беспрепятственно возрастать, но этот процесс идёт не за счет центра, сохраняющего установленный круг полномочий (17).

В советской обществоведческой традиции представления об автономии и федерации в их отношении к централизму как бы поменялись местами. Автономия стала считаться выражением большего единства, чем федерация. Произошло это, скоре всего, потому, что ссылки на "уникальность" государственного устройства были удобным поводом игнорировать и теорию федерализма и отечественный исторический опыт.

Россия с петровских времен имела губернское деление. При Петре I было 8 губерний, в конце ХVIII века — 50, к началу первой мировой войны — 78. Считается, что история российской государственности, характеризующаяся постоянным включением в свое лоно новых территорий, всегда обнаруживала в своем устройстве элементы федерализма (18). На наш взгляд, точнее было бы утверждение: не федерализма, а автономности. Вряд ли можно говорить, что Финляндия, Польша, Бухара и Хорезм образовывали федеративные связи с Россией. Более всего они походили на автономные части единого государства. Главам этих "автономий", также как и губернаторам, было непозволительно вмешиваться в общероссийскую политику (19). Много общего с автономией обнаруживало и местное самоуправление частей государства с нерусским населением. Отличие простой самоуправляющейся области (города, уезда) от автономной обнаруживается в том, что органы местного самоуправления имеют предметом своего ведения местные интересы, одинаковые на всем пространстве государства, независимо от национальных, экономических и других отличий (например, вопросы здравоохранения, благоустройства и пр.). Органы автономии, как органы политического самоуправления, имеют предметом своего ведения интересы особости данной области (20).

Таким образом, федерация, автономизация, централизованное государство представляют собой различные, оптимальные в определенных исторических условиях формы связи между частями одного государства. А также — формы выражения, согласования и реализации интересов всего государства и его частей, интересов общегосударственных и частных. По своему происхождению союзные государства связаны, конечно, с национальным вопросом, но не обязательно обусловлены только им.

В истории СССР федерализм связывался исключительно с национальным вопросом. Утверждалось даже, что в однонациональных государствах федерализм "не имеет смысла" (21). Понимание федерализма целиком определялось представлением о сущности национального вопроса и конкретных, непосредственных задач, связанных с его решением. В 1918 г., отодвинув планы строительства единой и неделимой социалистической республики, основатели Советского государства встали на точку зрения приемлемости федерализма, который по мере разрешения национальных противоречий должен был приобретать все более централистические формы. Однако на практике удалось реализовать лишь первые, начальные этапы обширного плана решения национального вопроса в стране и мире. (Победа революции в России поначалу представлялась лишь прологом мировой революции.) Со временем "принципы" стали получать все более своеобразное воплощение, весьма далекое от изначальных умозрений. Так, принцип права нации на самоопределение предполагал соответствие федерального строя национальной структуре населения страны. А это требовало ясности представлений о том, что есть нация и какие народы могут "на законных основаниях" воспользоваться правом на образование национального государства. Определенности в ответах на эти кардинальные вопросы не было никакой.

У К. Маркса и Ф. Энгельса представления о народах, имеющих право на самоопределение, было явно сужено. В 1866 г. Энгельс отнес к числу "больших и четко очерченных наций Европы" Италию, Польшу, Германию и Венгрию. Причем польский народ, как преимущественно крестьянский, в этом перечне оказался в виде исключения. Его самоопределение должно было ослабить реакционную, по представлениям классиков марксизма, Россию. В отношении сербов, хорватов, русинов, словаков, чехов и других "мелких национальностей" тогда же было заявлено, что они уже превращены в составную часть более прогрессивных наций, их требования самоопределения ни в коем случае не стоило поощрять (22).

Советской науке, несмотря на выработанное научное, как утверждалось, определение нации, внести ясность в вопрос о российских народах, субъектах самоопределения, тоже не удавалось (23). Не приводя никаких аргументов, Сталин говорил, что в царской России было "не менее 50 наций и национальных групп" (24), что наша федерация в момент ее образования в 1922 г. объединила "не менее 30 национальностей" (25), а в 1936 г. в нее входило "около 60 наций, национальных групп и народностей" (26). Столь же малообоснованными были и позднейшие официальные утверждения о том, что "более ста наций и народностей, проживающих в СССР, равны в своих правах" (27), а в постсоветской России "происходит увеличение российских национальностей". Согласно справочнику для государственных служащих РФ, было 146, сейчас насчитывается 176 наций и народностей (28). Считается, что все они "имеют право на пропорциональное представительство в структурах власти" (29).

Теоретическая неясность представлений о нациях, народностях, других элементах национальной структуры российского общества затрудняла определение положения различных народов в федерации. Видимо, внесение определенности в этот вопрос изначально представлялось не столь уж и важным: федеральный строй России создавался не только наспех, но и как строение временное, обеспечивающее переход к полному единству трудящихся и к полному слиянию наций. Утверждалось, что федерализм имеет "чисто инструментальное значение", выступает как "средство для изживания национального вопроса" и был необходим лишь постольку, поскольку позволял "безболезненно преодолевать федеративные предрассудки крестьянских масс". Считалось, что по мере успехов на этом пути представители советских наций "будут переходить от защиты отдельных интересов этих наций перед Союзом к защите общих интересов Союза перед нациями" (30). Можно сказать вслед за М.П. Томским, что отношение к федерализму с первых лет существования СССР оставалось таким же, как и к национальным движениям вообще. К нему относились "как к неизбежному злу" (31).

Уникальность российского федерализма, постоянно подчеркивавшаяся в советское время, позволяла, с одной стороны, полностью игнорировать "буржуазные" научные представления о федерации и других формах союзов народов и государств (32), а с другой — маскировать централизаторскую сущность советского федерализма. Видимо, этим объясняются возникавшие порой предложения вовсе отказаться от самого понятия "федерация" для характеристики Союза ССР. Наиболее отчетливо это прозвучало в выступлении А.И. Микояна при обсуждении проекта Конституции, призванной заменить принятую в 1936 г. Председатель подкомиссии по вопросам национальной политики и национально-гоударственного устройства говорил: "Юристы нам подбрасывают такую идею, чтобы союзное государство назвать федерацией. Мы исходим из того, что в истории много разных федеративных государств. Содержание же каждой республики другое. Название "федерация", разберешься, а сущность другая. Возьмите Соединенные Штаты, Германию, Австрию — это разные вещи. Если говорить о союзной федерации, то нужно указать разницу. И не случайно, что Конституция СССР не дает названия "федерация". Нам нужно брать такие названия, которые здесь подходят. Это создано русской революцией" (33).

В действительности же суперцентрализм конфедеративного СССР (по признаку свободы выхода республик из союза) определялся особой, по сути диктаторской ролью КПСС в государстве. Диктатура, "ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть" (34), применительно к национальным отношениям и федерализму означала, что "вся юридическая и фактическая конституция советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу" (35). В разъяснениях Л.Д. Троцкого на XII съезде партии это звучало следующим образом: "Национальность вообще не логичное явление, ее трудно перевести на юридический язык". Поэтому необходимо, чтобы над аппаратом, регулирующим национальные отношения, "стояла в качестве хорошего суфлера партия, которая будет через этот аппарат прощупывать, где что делается, где у кого что болит. Если будут очень острые конфликты по вопросу о финансах и т.д., то, в конце концов, в качестве суперарбитра будет выступать партия" (36).

Первые шаги в решении национального вопроса в СССР предполагали ликвидацию фактического неравенства наций путем помощи отсталым народам со стороны "ушедшей вперед" центральной России (37). В учебном пособии для вузов, выпущенном в 20-е годы семью изданиями, утверждалось: "Одно из драгоценнейших прав отсталых наций в Советском Союзе есть их право на активную помощь, и праву этому соответствует обязанность "державной нации" оказать помощь, которая есть только возвращение долга" (38). Упомянутая в кавычках державная русская нация для удобства взимания с нее исторического долга из числа субъектов федерации была просто-напросто исключена. Известно, ни русской союзной республики в СССР, ни русской автономной республики в РСФСР не было. Ресурсами РСФСР и русского народа бесконтрольно распоряжался наднациональный союзный Центр. Иерархический федерализм, оформившийся в СССР к началу 30-х годов, был целиком обусловлен "правом на помощь" и размерами "возвращаемого долга". Считалось, что "национальные советские республики и области представляют собою ту необходимую форму, в которой пролетариат выполнит свою задачу в национальном вопросе путем действительной и длительной помощи отсталым нациям в деле их хозяйственного и культурного развития, в деле перехода к социализму, минуя капиталистическую стадию" (39). В первом издании "Большой Советской Энциклопедии", рассчитанном на самые широкие читательские круги, автономная область представлялась как "форма политического самоуправления для тех наций Советского Союза, которые вследствие неблагоприятно сложившихся исторических и иных условий... особо нуждаются в постоянной поддержке центральной власти". Очевидно, отмечалось далее, что "автономная республика есть более высокий тип национальной автономии, чем автономная область. Но это означает лишь одно: автономная республика менее нуждается в поддержке и руководстве центра, чем автономная область". Правило в распределении средств между нациями в СССР — "больше тому, кто слабее" (40). Подобные взгляды не претерпели изменений и в последующем.

Федерализм советского образца в своем наиболее развитом виде включал помимо республик, автономных областей и округов еще национальные районы (250 на январь 1933 г., 240 — на июль 1934 г., около 100 — на 1937 г.) и национальные сельсоветы (5300 в 1933–1934 гг., свыше 11 тыс. в 1937 г.). К категории национальных были отнесены каждый десятый район и каждый восьмой-девятый сельсовет в стране (41). Однако в Конституции СССР 1936 г. и разработанных на ее основе конституциях союзных республик эти этажи советской федерации не были узаконены. 17 декабря 1937 г. ЦК ВКП(б) принял постановление "О ликвидации национальных районов и сельсоветов". В соответствии с духом времени "объяснялось", что многие из районов (немецкие, финские, корейские, болгарские и т. д.) "были созданы врагами народа во вредительских целях" (42).

В результате целый ряд национальных районов к началу 40-х годов был расформирован, национальный статус остававшихся не подчеркивался. Реальной причиной были, конечно, не происки врагов народа, а то, что именно на нижних этажах федеративной постройки абсурд выделения "национальных" и "ненациональных" образований становился наиболее очевидным. В действительности все районы в одинаковой степени могли считаться национальными, ибо официального статуса граждан, не имеющих национальности, в СССР не существовало. Основную массу "ненациональных" районов, конечно же, составляли районы с русским населением. С упразднением национальных районов и сельсоветов из лексикона тогдашних средств массовой информации и науки вытеснялись выражения "национальное меньшинство", "нацмены". Предполагалось, что проблемы соответствующих групп людей к концу 30-х годов были успешно решены (43).

Успехи в развитии национальных образований, достигнутые в годы первых пятилеток, были, по оценкам партийного руководства, достаточным основанием для объявления национального вопроса в СССР решенным. На страницах журнала "Большевик" уже в апреле 1934 г. утверждалось: "Теперь национальный вопрос в СССР разрешен, и наше разрешение этого вопроса служит великим образцом для всего мира" (44). В 1935 г. член политбюро ЦК партии А.А. Андреев придал этому выводу более законченное выражение: "Мы вправе сказать, что национальный вопрос в нашей Советской стране может считаться окончательно решенным. Мы его решили не только для себя, но дали образцы решения национального вопроса и для рабочих других стран в грядущей мировой пролетарской революции" (45). В конце года, говоря о результатах национальной политики за 18 лет советской власти, Сталин заявил, что "былому недоверию между народами СССР давно уже положен конец... недоверие сменилось доверием… дружба между народами СССР растет и крепнет", и это было "самое ценное из того, что дала нам наша большевистская национальная политика" (46). Так было объявлено о наступлении эпохи вечной дружбы народов СССР.

Некоторое время спустя было "уточнено" место русского народа в системе межнациональных отношений. Из бывшей угнетательской нации и исторического должника он был превращен в "старшего брата" других советских народов. Начало этой, в целом успешной в пропагандистском отношении операции, положила статья "Старший среди равных", опубликованная в "Ленинградской правде" в самом конце 1937 г. В ней говорилось: "Когда русский народ поднялся во весь рост, свободолюбивый, талантливый, мужественный, справедливый, как всякий народ, несущий на своих знаменах свободу, он по-братски был признан первым другими народами СССР. Так братья, равные в дружной семье, отдают первенство старшему" (47). Новое наименование было сродни почетным званиям (титулам), уничтоженным в Советской России в 1917 г., но прижилось оно не только потому, что было своеобразной формой почитания великого народа.

На наш взгляд, особую ценность титулу придавало то, что он позволял по существу дезавуировать заявления об окончательном разрешении национального вопроса и полной ликвидации элементов национальной отсталости в СССР, которые вели к нежелательным практическим следствиям. К примеру, председатель Совнаркома РСФСР Д.Е. Сулимов полагал: "Автономные республики и области (РСФСР) в своем культурном и хозяйственном развитии достигли такого уровня, когда смело можно говорить, что они в исключительно короткий срок прошли огромный путь хозяйственного и культурного возрождения и догнали основные русские районы и области" (48). Из этого следовало, что дальнейшей помощи отсталым народам и регионам со стороны русского народа не требовалось.

С этим, конечно, многим не хотелось соглашаться. Выражая их настроения, С.М. Диманштейн писал: "В области окончательного разрешения всех вопросов, связанных с ликвидацией остатков национального неравенства, предстоит еще колоссальная работа, в которую должны привлекаться широкие массы как самих бывших угнетенных национальностей, так и тех народов, которые находятся на более передовых позициях" (49). В 1938 г. аналогичный вывод обосновывался в журнале "Советское государство": "Несмотря на колоссальные успехи национальных республик в деле изживания былой отсталости, все же нельзя еще говорить о полной ликвидации всяких элементов фактического экономического и культурного неравенства. Вследствие этого остаются в силе и особые задачи ленинско-сталинской национальной политики, связанные с вопросом ликвидации этого неравенств, на основе нового, несравненно более высокого уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза" (50).

Все это означало, что время отказываться от курса на выравнивание уровней экономического развития и от помощи передовых народов отстающим не пришло. Иначе говоря, донорскую роль, которую играл до этого русский народ, надо было пролонгировать. Но поскольку требовать от него помощи, как в 20-е годы, по долгу бывшей угнетающей нации в конце 30-х годов становилось неудобным (это противоречило бы ранее обнародованному выводу о преодолении недоверия между народами и победе дружбы), русский народ к своим званиям "великого" и "первого среди равных" (51) получил еще и "старшего брата" в придачу. Обязанности последнего, по традиционным представлениям, предполагают помощь младшим братьям. Именно эта функция выделялась передовой статьей "Правды" в феврале 1938 г. В ней отмечалось, что в братской семье народов "русский народ — старший среди равных", но это положение он "использовал, прежде всего, чтобы помочь подняться, расправиться, развиться тем народам, которых наиболее угнетало царское правительство, которые всего больше отстали в экономическом и культурном развитии" (52).

Создание и закрепление за русским народом образа "старшего брата" произошло, вероятно, не без влияния книги Анри Барбюса "Сталин", широко разошедшейся по стране в 1936 г. Знаменитый писатель боготворил вождей "всех лучших людей земного шара". Он писал, что лучшее в судьбе каждого находится в руках Сталина, "человека с головой ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата", который по ночам "бодрствует за всех и работает". Барбюсу казалось также, "что тот, кто лежит в мавзолее посреди пустынной ночной площади", тоже "бодрствует надо всеми… он — отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми" (53). Однако, к усопшему Ленину это определение не пристало. К здравствующему русскому народу оно подходило куда как больше. С его помощью предписанная ранее и не всегда приятная процедура "возвращения исторического долга" превращалась в аналог трогательной заботы старшего брата о младших братьях.

В сущности, советский федерализм во всех своих модификациях и пропагандистских обрамленьях мало в чем соответствовал историческим образцам и теоретическим моделям. С определенностью о нем, видимо, можно сказать, что он вполне отвечал известному с глубокой древности государственному правилу: разделяй, чтобы управлять. И.В. Сталин в своих речах не для печати на этот счет высказывался вполне откровенно. Так, в выступлении перед соратниками 7 ноября 1937 г. он воздал должное русским царям за то, что они "сделали одно хорошее дело: сколотили огромное государство до Камчатки". Себе и сподвижникам он поставил в заслугу другое. "Впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство, как единое, неделимое государство... в пользу трудящихся, всех великих народов, составляющих это государство. Мы объединили это государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства... не могла бы существовать самостоятельно" (54). Как видим, не федерализм, а унитаризм и централизм почитались тогда высшей ценностью, автономия как таковая по существу отвергалась.

Нынешняя архитектоника российского федерализма почти целиком осталась нам в наследство от 20–30-х годов. Распад СССР по существу мало чего в ней изменил. По своей структуре нынешний российский федерализм лишь приблизился к бывшему всесоюзному. На территории современной России, где перед революцией располагалось 45 губерний, ныне имеется 89 субъектов федерации. За "республикообразующими" нациями закреплено право на государственный суверенитет с Конституцией, Парламентом и Президентом. За остальными – право на усеченный национальный суверенитет с Уставом субъектов РФ и правом избирать губернаторов. Многие из нынешних субъектов федерации до 1917 г. представляли собой уезды и волости. Их нынешняя "суверенность" выражается зачастую лишь в претензиях на послабления в несении общегосударственных тягот и на безвозмездную помощь (с другой точки зрения – "замаскированную дань" (55)) со стороны Центра, иначе говоря, все того же "старшего брата".

Из-за стремления создать наиболее благоприятные экономические условия для отсталых наций границы национально-территориальных образований при их конституировании, как правило, расширялись за счет включения в их пределы очагов промышленности и районов с русским населением. Несмотря на это, большинство субъектов вплоть до наших дней не может обходиться самофинансированием, дотируются из общефедерального бюджета; полномочия оказываются для них "явно не карману" (56). Общая сумма субвенций составляла в 1993 г. 296 млрд. руб., кроме того, на покрытие расходов, превысивших доходы истрачено 1302,6 млрд. руб. (57) Ситуация не менялась и в последние годы (58). Глубоко укоренившаяся в практике федеральных отношений традиция давать национальным образованиям особые привилегии в сравнении с другими субъектами федерации вызывает растущее недовольство "русских" областей и краев. Несмотря на это, нерусские национальные элиты пытаются как бы увековечить свои привилегии, "и если растут права областей, то лидеры республик стремятся повысить свои права еще сильнее" (59). В частности, они выступали против объединения российских регионов в ассоциации социально-экономического взаимодействия ("Северо-Запад", "Центральная Россия", "Черноземье", "Северный Кавказ", "Большая Волга", "Большой Урал", "Сибирское соглашение", "Дальний Восток и Забайкалье") и включения их глав в президиум правительства России. "Большинство субъектов-республик… против укрупнения, поскольку осуществление этой идеи создает де-факто новые республики, уже не на этнотерриториальной основе" (60). Похоже, эгоизмом национальных элит блокируется та самая брешь, через которую лежит дорога к реальному федерализму.

Поскольку идеология национальной политики ныне существенно разнится с идеологией 20–30-х годов (дезавуирована концепция "старшего брата", нет речи о нации, обязанной "выравнивать уровни", отброшен тезис о слиянии наций), становится правомерной постановка вопроса о том, что субъекты федерации имеют право на существование и должны существовать, если этого желают их народы. Однако они должны функционировать лишь в пределах своих этнических рубежей, соразмеряя расходы с собственными экономическими успехами.

Это значит, что совершенствование федерализма в России не может не предусматривать решение русского национального вопроса, являющегося на современном этапе во многом результатом своеобразной русофобии, перенятой от революционных годов. Исторически русофобия вырастала из установок на победу социализма в мировом масштабе, на слияние наций в грядущем коммунистическом обществе и взгляда на русский народ лишь как на средство для достижения этих целей. Поэтому националистами, в глазах революционеров, представали русские, не принимавшие лозунга поражения своего правительства в первой мировой войне и не понимавшие, "почему мы, великороссы, угнетающие большее число наций, чем какой-либо другой народ, должны отказаться от признания права на отделение" (61). По этой же логике, великорусский шовинизм (национализм, национальная ограниченность) "обнаруживался" позже в самой постановке вопроса о возможности "строительства социализма в одной стране", в "непонимании" необходимости всякого рода уступок "националам" и возмещения им исторической несправедливости со стороны великороссов, в несогласии видеть в дореволюционной отечественной истории одни только "великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепие перед попами, царями и капиталистами" (62).

Ниспровергатели капитализма долгое время вдохновлялись надеждами на мировую революцию, Всемирную Республику Советов (63) и, в перспективе, слияние наций во "всемирном бесклассовом и безнациональном человечестве" (64), имеющем единую экономику и единую коммунистическую культуру. С этой точки зрения, приверженцы "отживавших" исторических форм и традиций зачастую третировались как "националисты" (65). Соответственно, русофобия выражалась не столько в отрицании "достоинств русской нации и ее позитивного вклада в мировую историю" (66), сколько в боязни русского национального фактора (естественной приверженности русских, как и любого другого народа, своим национальным традициям, культурным и духовным ценностям) и возможного сопротивления со стороны наиболее многочисленного народа коммунистической перестройке страны и мира (67). Именно поэтому великодержавный шовинизм представлялся главной опасностью для общества и государства на протяжении всех лет Советской власти. "Главная забота для нас, — говорил Ю.В. Андропов, — русский национализм; диссиденты потом — их мы возьмем за одну ночь" (68).

Механизм русофобии был запрограммирован и противоестественностью российской федерации, в которой были и есть государственные образования всех сколько-нибудь крупных народов кроме русского. У русских вопреки самой логике федерации нет собственной республики в то время как составляющие, по данным переписи 1989 г., 7,02% от численности населения России нерусские национальные группы имеют 21 национальную республику, национальную область и 10 автономных округов. Исторически — это результат курса на ускоренный "расцвет" национальных культур "инородцев", якобы сдерживаемый в прошлом русским народом-угнетателем. Угрозу темпам "расцвета" власти не без оснований усматривали со стороны русского народа, особенно если бы у него появилась такое мощное оружие для защиты национальных интересов, как своя государственность. Этого из явных эгоистических побуждений не желали и представители нерусских национальных элит, о чем красноречиво говорят материалы обсуждений вопроса о русской республике при образовании СССР и в последующем.

Известно, что объединить независимые советские республики в единое государство путем их включения в РСФСР (то есть, российскую или русскую республику) предлагал еще в середине 1919 г. Реввоенсовет Республики (Э.М. Склянский, заместитель Л.Д. Троцкого по РВС) (69). В начале 1922 г. такое же предложение родилось в Наркомате иностранных дел (Л.Б. Красин, Г.В. Чичерин) (70), а в августе — в комиссии Оргбюро ЦК РКП(б) по подготовке вопроса о взаимоотношениях РСФСР и независимых республик к октябрьскому (1922 г.) пленуму ЦК партии. И.В. Сталин считал, что надо "признать целесообразным формальное вступление независимых Советских республик: Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР, оставив вопрос о Бухаре, Хорезме и ДВР открытым и ограничившись принятием договоров с ними по таможенному делу, внешней торговле, иностранным и военным делам и прочее" (71). Однако эти предложения не получили поддержки. В.И. Ленин встал тогда на сторону "независимцев" из Грузии и Украины. В записках о национальностях от 30 декабря 1922 г. он отмечал: "Видимо, вся эта затея "автономизации" в корне была неверна и несвоевременна" (72). Акцент на последнем слове наряду с известной ленинской фразой "Сталин немного имеет устремление торопиться" (73) позволяет утверждать, что на самом деле речь шла не столько о неприятии самой идеи автономизации, сколько о преждевременности ее осуществления в условиях активного возражения "независимцев" и ненадежности государственного аппарата. Большинство его сотрудников было, как писал Ленин, "по неизбежности заражено буржуазными взглядами и буржуазными предрассудками", а по другому его выражению, представляло собой "море шовинистической великорусской швали" (74). Именно поэтому Ленин завещал подождать с автономизацией "до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой" (75).

Пытаясь отстаивать план автономизации, Сталин обращал внимание членов Политбюро ЦК на нелогичность образования единого государства как союза национальных республик по принципу "вместе и наравне" (76), но без русской национальной республики (77). Он полагал, что "решение в смысле поправки т. Ленина должно повести к обязательному созданию русского ЦИКа с исключением оттуда восьми автономных республик" и объявлению последних независимыми наряду с другими (78). Пренебрежение правом на самоопределение русского народа при оформлении союза народов СССР было настолько разительным, что не могло не вызывать у дальновидных государственных деятелей серьезных опасений за судьбу этого союза. Федеральная постройка, возводимая на фундаменте с очевидным изъяном, не могла быть достаточно прочной.

Однако Сталин должного упорства в отставании своей позиции не проявил. Возможно, не видел особого резона упорствовать. К сожалению, ни тогда, ни позже у русских национальных интересов более квалифицированных защитников не оказалось (79). Л.Б. Каменев по просьбе Ленина предложил схему развернутой формы Союза республик, в которой Русской республики не предусматривалось (80). Сталину, быстро согласившемуся с таким решением, позднее пришлось публично выступать против "разложения РСФСР на составные части" и образования Русской республики. Это привело бы к тому, говорил он, "что наряду с процессом, ведущим к объединению республик, мы имели бы процесс разъединения уже существующих федеральных образований, — процесс, опрокидывающий вверх дном начавшийся революционных процесс объединения республик" (81).

Неубедительность аргумента не остановила постановок вопроса о самоопределении русского народа и после образования СССР. В феврале 1923 г., усиливая доводы против учреждения Русской республики, Сталин указывал на еще одну причину, якобы не позволяющую сделать это. Появление такой республики, писал он, "вынуждает нас выделить русское население из состава автономных республик в состав русской республики, причем такие республики, как Башкирия, Киргизия, Татарская республика, Крым рискуют лишиться своих столиц (русские города) и во всяком случае вынуждены будут серьезно перекроить свои территории" (82). Поскольку исключение из общего правила (права на самоопределение) делалось для крупнейшего по численности народа, никакая софистика и ссылки на трудности (естественные при самоопределении любого народа) не могли скрыть фундаментального противоречия и искусственности всей федеративной постройки.

В 1925 г. вопрос о национальной организации русских возник в связи с преобразованием РКП(б) в ВКП(б). 15 декабря на пленуме ЦК предлагалось сохранить РКП(б) путем образования русской или российской парторганизации по образцу аналогичных организаций в других национальных республиках. Если Сталин уходил от положительного решения этого вопроса на том основании, что это-де будет "политическим минусом", то Троцкий без обиняков заявил, что создание русской ли, российской ли парторганизации осложнило бы борьбу с "национальными предрассудками" у рабочих и крестьян и могло стать "величайшей опасностью" (83). Надо полагать — для успеха революционных преобразований.

В ноябре 1926 г. на совещании ВЦИК и ЦИК СССР ряд участников прямо поставили вопрос о выходе из РСФСР автономных республик, образовании на основе "русской части РСФСР" Русской республики и прямом вхождении этих республик в СССР. Предложение было блокировано ссылками на возможность усиления великорусского шовинизма и опасениями, что "оставшиеся в национальных республиках русские элементы будут стремиться во что бы то ни стало воссоединиться с выделенным ядром и раздирать государственно и территориально организм национальных республик и те из них, в которых примесь русского населения значительна (Башкирия, Татария), окажутся в невозможном положении" (84). То есть самоопределение русского народа расценивалось как шовинизм, а самоопределение других народов как необходимое условие их национального развития. Национальные интересы русских в автономных образованиях попросту игнорировались.

На Первом Всероссийском совещании по работе среди национальных меньшинств, созванном по инициативе отдела национальностей при Президиуме ВЦИК РСФСР в январе 1927 г., вновь зашла речь о статусе русского народа. Однако своеобразным рефреном совещания, главной озабоченностью собравшихся, стала фраза, произнесенная одним из них: "Ванька прет". Была поставлена задача "бороться с русским Ванькой". Выдвижение вопроса о русской республике признали нецелесообразным на том основании, что это могло иметь последствия, от которых "мелким национальностям лучше не будет". О том, нужно ли это самому русскому народу, речь и не шла. Совещание в очередной раз показало, что "самостоятельным субъектом национальной политики русские не выступали, являясь преимущественно объектом большевистских экспериментов" (85).

Отношение к самоопределению русского народа никак не изменилось и после распада СССР. Отсутствие Русской республики в государстве, рожденном в результате реализации якобы всеми народами страны своего неотъемлемого права на самоопределение, не имеет вразумительного объяснения. Видимость "законности" исключения русских из правил поведения, предписанных всем народам, достигается чаще всего приемами софистики и нагнетания немотивированной опасности. Одни вслед за Сталиным утверждают, что "путь создания Русской Республики гибелен для государства", поскольку "нельзя идти от более высокой формы организации государства к менее высокой" (86). Другие полагают, что создание такой республики в уже сложившихся условиях "означало бы отгораживание русских от других совместно проживающих здесь народов в ненужное обособление" (87), привело бы "к фактическому демонтажу РФ" (88). Третьи делают упор на "очевидность" того, что "подобное решение не приведет ни к чему хорошему, но вызовет всеобщую драку" (89). Четвертые ограничиваются устрашающей констатацией: "Призывы образовать Русскую республику у нас подхватывают только фашисты" (90).

В действительности возражения диктовались стремлением отвести опасность, грозящей наднациональному Центру и нерусским национальным элитам в случае появления новой республики. Русское руководство такой республики могло спутать карты одновременно и "борцам с великорусским шовинизмом" на местах и "интернационалистам" в Центре. Именно по этой причине создание русской республики и зародышей любой русской власти постоянно блокировалось партократическим режимом. Поэтому не только Ленин и Каменев в 1922 г., Сталин и Троцкий в 1923, 1925 годах, но и совсем недавно Горбачев, "железно" стояли против создания компартии РСФСР, против полного статуса России в качестве союзной республики. М.С. Горбачев на Политбюро так прямо и сказал: "Тогда конец империи" (91).

Опасение это справедливо лишь в одном отношении. Благодаря гигантскому "весу" РСФСР полноправие России в ранге союзной республики автоматически обеспечивало бы ее лидеру первое место среди руководителей национальных образований, означая фактический конец бесконтрольной власти главы Союза ССР. Конец империи, которым стращал, но которого больше всего страшился тогдашний президент, означал всего лишь его конец как "императора". Этого же опасался и всесильный И.В. Сталин (92), аттестуемый порой без должных на то оснований то как русский патриот-интернационалист (93), то как русский националист (94). Особенно явственно это проявилось в сталинских расстрелах русских "националистов" и "шовинистов" — члена Политбюро ЦК ВКП(б) Н.А. Вознесенского, секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецова, Председателя Совета Министров РСФСР М.И. Родионова, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П.С. Попкова и многих сотен других "ленинградцев", принявших за чистую монету громкий тост вождя за здоровье русского народа на приеме в Кремле 24 мая 1945 г. и увидевших в национальной идее не очередной тактический маневр, а прямое руководство к действию (95).

К сожалению, глава нынешней России находится в положении, напоминающем сталинское и горбачевское. Он не видит возможности стать русским президентом без риска утратить право называться президентом россиян. Оставаясь же в этом последнем качестве, он не заинтересован иметь рядом с собой и помимо себя официального выразителя интересов русской нации. В этом кроется действительная причина парадокса, когда в стране с преобладающим русским населением уживается совершенно немыслимая при нормальном положении вещей русофобия.

Формы проявления этого феномена многообразны. И именно ему мы обязаны тем, что в результате трехчетвертьвекового интернационалистского руководства страной 18 миллионов нерусского населения России имеют здесь собственные национально-государственные образования, а 25 миллионов русских на постсоветском пространстве за пределами России не только лишены своей государственности, но и оказались второсортными гражданами. Подобная ситуация складывается и в ряде бывших автономий России. По свидетельству "Независимой газеты", в Республике Адыгея, одной из самых "русских" на Кавказе (адыгейцев — 22% от общей численности населения), уступки "коренной нации" привели к установлению кланово-криминального режима, при котором "русскоязычное население оказалось в угнетенном, бесправном и обездоленном положении" (96). Безрассудство в отношениях с Чечней, до поры оправдываемое известной идеей о необходимости возмещения исторической несправедливости, привело к настоящей катастрофе. Под флагом обретения независимости республика возвратилась в самое настоящее средневековье, установив полуофициальную работорговлю и эксплуатацию рабского труда (97), около 30 тысяч проживавших там русских было вырезано, более 200 тысяч, бросив квартиры и имущество, бежали, за ними последовали более полумиллиона (две трети) проживавших там чеченцев. Некоторые хорошо сознают, что Чечня "всегда, даже в лучшие годы, была дотационной" (иными словами, "паразитировала на русской экономике" (98)), "налогов не платит, и в обозримом будущем не будет платить", "законов не соблюдает и не будет соблюдать", однако, уверяют, что "в интересах России помочь Чечне выйти к современной цивилизации — и даже не ради Чечни, а ради самой себя, чтоб вновь не обрести по соседству очаг бандитизма и агрессии" (99).

СССР, базировавшийся на принципах "подлинного интернационализма", был призван, в соответствии с базовыми положениями марксизма (100), по существу обслуживать процесс всеобщей денационализации народов страны. Его движение по этому пути начиналось с заверений руководителей страны в том, что оно понимает "нашу политику в национальном вопросе как политику уступок националам и национальным предрассудкам" (101). На практике политика создания приоритетов одним национальностям в ущерб другим с помощью механизма национально-государственного строительства затянулась до наших дней. Результатом ее стали "не только урожай национального возрождения, но и семена грядущих межнациональных раздоров" (102). Национальный фактор в Российской Федерации во многом является "квазинациональным", поскольку лишь в четырех республиках из 21-й титульная нация составляет большинство населения (103). Главное же противоречие псевдофедерации состоит в том, что русский народ лишен своей внутрисоюзной государственности в то время как другим народам таковая предоставлена. Не будучи вовремя устраненным, этот порок все плотнее закрывал возможность установления нормальных отношений между народами единой страны, их сплочения в действительно нерасторжимую общность людей. "Русские" края и области в соответствии с Конституциями СССР не имели даже формального права именоваться "субъектами федерации" (104). Провозглашенное Конституцией России 1993 г. равноправие субъектов и поныне остается фикцией. Освященная ею разностатусность (асимметрия) субъектов федерации на практике приводит к былому неравноправию (105).

За избавление от необоснованной асимметрии российского федерализма, являющей собой не что иное как "дань истории, политике и психологии" (106), выступают ныне целый ряд политических партий и влиятельных государственных деятелей России, однако консерватизм политического мышления не позволяет пока изменить положение к лучшему. Образчик консерватизма являла собой до недавнего времени и позиция КПРФ по вопросам национальной политики. На первый взгляд, если судить по выступлениям секретаря ЦК, она весьма радикальна. "Для России неприемлемы, — утверждает он, — ни американский метод "котлового переваривания" национальных различий, ни "штатовое" обустройство державы, ни немецкие "земли", ни швейцарские "кантоны"" (107). Столь же решительно заявлялось: "Мы против переделов территорий субъектов (иначе будет резня). Мы — против губернизации республик и против республиканизации краев, областей". Однако позитивная программа сводится главным образом к призывам строго соблюдать законодательство в вопросах государственного единства и заклинаниям, что "только социализм позволит решить национальный вопрос, окончательно воссоздать единое союзное государство" (108). Не будучи конкретизированной, такая программа вряд ли способна приблизить Россию к решению национального вопроса и оптимизации ее национально-государственного устройства. Никак не может способствовать этому и выстраивание различных модернизационных моделей российского федерализма, игнорирующих русский национальный вопрос (109).

Национальная политика не может игнорировать национализм (национальный патриотизм) как позитивную ценность. "Чистенький, без эксплуатации, без драки национализм" (110), против которого в свое время восставал В.И. Ленин, в своем здоровом выражении предполагает "только" сохранение наций и национальных культур, неэксплуататорскую систему межнациональных отношений, равноправие и дружбу народов. Со стороны такого национализма никакой угрозы никакому народу не может быть. Оздоровлению национальных отношений послужило бы и преодоление иллюзий, питавшихся многолетней пропагандой благотворности ускоренного сближения и слияния наций при социализме, обильно сдабриваемое обещаниями помощи "отсталым национальностям". Новые принципы национальной политики должны вести народы России к созданию государственной системы, способной надежно обеспечивать сохранение и развитие национальных культур, опирающихся на потенциал своего народа. Государственный патриотизм и защита национальных интересов становятся важнейшими составляющими современной Российской идеи (111).

Было время, когда В.И. Ленин выступал за трансформацию Российской империи в Русскую республику. "Республика русского народа, — писал он весной 1917 г., — должна привлекать к себе другие народы или народности не насилием, а исключительно добровольным соглашением на создание общего государства" (112). "Русская республика ни одного народа ни по-новому, ни по старому угнетать не хочет, ни с одним народом… не хочет жить на началах насилия. Мы хотим единой и нераздельной республики с твердой властью, но твердая власть дается добровольным согласием народов" (113). Время установления такой власти в России пришло. Оно требует не только сдвигов в национальной политике "в сторону акцентов на русском народе, православии, соединении советской и российской истории, державности" (114), но и прекращения русофобства в средствах массовой информации, законов о русском народе как народе разделенном, о пропорциональном представительстве всех народов в органах власти, об избавлении от асимметричного федерализма. Ибо "только процветание русского народа позволит гармонично существовать в России татарину, башкиру, чеченцу" (115).

Главная причина разрушения Российской Империи в 1917 г. и Советского Союза в 1991 г. заключается в отчуждении между государством и русским народом, в равнодушии наиболее многочисленного народа к судьбе "империи", утрачивающей способность к выражению и защите его национальных интересов и ценностей (116). Русский народ не рассматривал СССР как свое национальное государство. Тезис о том, что в наши дни "Россия начинает осознавать себя не как космополитическая (интернационалистическая) империя, а как национальное государство" (117) представляется пока слишком оптимистическим. Противоречие между русской нацией и государством сохраняется и в нынешней Российской Федерации. Оно не сулит ничего хорошего. Поэтому необходим поиск более совершенных государственных форм, позволяющих органично соединить национальное и наднациональное, особенное и общее в едином многонациональном государстве. На наш взгляд, общегосударственные и частнонациональные интересы русского народа и всех народов России могут быть более надежно, чем ныне, защищены в государстве, построенном как на началах федерации, так и на базе автономии. Дело за выбором между несколькими тщательно проработанными моделями.

Россия может стать Русской республикой — русским национальным государством с национально-территориальными автономиями для других народов на территориях с долей коренного населения свыше 50% и с культурно-национальной автономией для других проживающих здесь же национальных групп. Россию можно также мыслить Российской (Русской) республикой при выделении федеративных частей на основе крупных экономических районов (или существующих восьми межрегиональных ассоциаций экономического взаимодействия) с культурно-национальной автономией для всех национальностей как внутри этих частей, так и в общероссийском масштабе. К настоящему времени в России уже созданы семь национально-культурных автономий федерального уровня (украинская, белорусская, татарская, лезгинская, немецкая, корейская и сербская). По стране насчитывается также около 70 региональных и почти 180 местных национально-культурных автономий (118). Со временем система культурно-национальной автономии могла бы стать всеобъемлющей формой самоорганизации всех больших и малых российских народов, явиться важнейшим механизмом выявления и реализации их национальных интересов, функционировать на всех уровнях (федеральном, региональном и местном) и стать реальной альтернативой иерархической системе национально-территориальных образований.

В такой модернизации российского федерализма мог бы, на наш взгляд, найти свое решение "русский вопрос", получить воплощение Русская (российская) идея — проблемы, активно обсуждаемые в последнее время. Русская идея — это не только осознание русскими людьми своей идентичности и общего пути, но также обязанность строить гуманное и справедливое общество. Аналогичная идея есть (должна быть) у каждого из российских народов. Известно, что в отличие от национальных интересов (того, что каждый народ желает для себя) национальная идея представляет более универсальную систему ценностей. Это то, что полагается существенным и важным не только для своего народа, но и для всех. Интеграционной русская идея может стать, если будет приемлемой для всех российских народов. Ее смысл — в осознании необходимости отыскания народами России новой формулы российской государственности, способов совместного преодоления кризиса, выживания, взаимообогащения, достойного сосуществования в единой государственной общности. Иначе говоря, в осознании российской идентичности во имя благополучия и процветания сообщества всех российских народов.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 238.
2. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 144.
3. Там же. Т. 48. С.235.
4. Там же. Т. 33. С. 147, 72.
5. Сталин И.В. Соч. Т. 3. С. 23-31.
6. Ельцин Б.Н. У русского человека все-таки есть Родина // Советская Эстония. 1990. 20 февраля.
7. Из стенограммы встречи Б.Н. Ельцина с трудящимися г. Альметьевска ТАССР 6 августа 1990 г. // Независимая газета. 1992. 27 марта. С. 3. Подобного рода заявления делались им неоднократно, в том числе в Башкирии и тогдашней Чечено-Ингушетии (См.: Митрохин С.С. Дефектный федерализм: симптомы, диагноз, рецепты выздоровления // Федерализм. 1999. № 2. С. 63).
8. Золотарёва М.В. Федерация в России: Проблемы и перспективы. М., 1999. С. 4. См. также: Пути решения национального вопроса в современной России (позиции государства, партий и политических деятелей по вопросам национальной политики в Российской Федерации). М., 1999; Зорин В.Ю., Аманжолова Д.А., Кулешов С.В. Национальный вопрос в Государственных Думах России: опыт законотворчества. М., 1999.
9. Алексеев В.В. Регионализм в России. Екатеринбург, 1999. С. 54.
10. Строев Е.С. Горжусь моей Родиной. М., 1999. С. 502-503; Он же. Трудный поиск отечественной модели федеративных отношений // Федерализм. 1999. № 1. С. 6, 22.
11. Кьеза Д. Федеральное самоубийство // Москва. 1999. № 10. С. 131.
12. Афанасьев Ю.Н. Непреодоленное прошлое // Советское общество: возникновение, развитие, финал. М., 1997. Т.2. С. 633.
13. См.: Солженицын А.И. "Русский вопрос" к концу ХХ века. М., 1995; Он же. Россия в обвале. М., 1998; Троицкий Е.С. Русский народ в поисках правды и организованности (988-1996). М., 1996; Козлов В.И. История трагедии великого народа: Русский вопрос. М., 1997; Вдовин А.И., Зорин В.Ю., Никонов А.В. Русский народ в национальной политике. ХХ век. М., 1998; Павлов Н.А. Русские: бремя выбора. М., 1999; Шафаревич И.Р. Русские в эпоху коммунизма // Москва. 1999. № 10, 11; и др.
14. Сталин И.В. Соч. Т. 4. С. 73.
15. Алексеев Н.Н. Советский федерализм // Россия ХХI. 1994. № 1-2. С. 127.
16. Лазерсон М.Я. Национальность и государственный строй. Пг., 1918. С 20.
17. Там же. С. 29.
18. См.: Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России. В 3 кн. М., 1992-1993.
19. Смирнягин Л.В. Российский федерализм: парадоксы, противоречия, предрассудки. М., 1998. С. 17.
20. См.: Лазерсон М.Я. Автономия и федерация. Пг., 1917; Постовой Н.В. Местное самоуправление: история, теория, практика. М., 1995; и др.
21. Чистяков О.И. Конституция РСФСР 1918 года. М., 1984. С. 90.
22. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 159-162.
23. Этот вопрос остается дискуссионным и в наши дни. См.: Тишков В.А. Забыть о нации (пост-националистическое понимание национализма) // Вопросы философии. 1998. № 9; Его же. Концептуальная эволюция национальной политики в России // Россия в ХХ веке. Проблемы национальных отношений. М., 1999; Здравомыслов А.Г. Релятивистская теория нации // Свободная мысль. 1999. № 1; Козлов В.И. Этнос. Нация. Национализм. Сущность и проблематика. М., 1999; Руткевич М.Н. Теория нации: философские проблемы // Вопросы философии. 1999. № 5; Его же. О двух концепциях нации // Свободная мысль - XXI. 1999. № 11; и др.
24. Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 139.
25. Там же. Т. 5. С. 150.
26. Сталин И.В. О проекте Конституции Союза СССР. Доклад на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. // Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1952. С. 551.
27. Внеочередной XXI съезд КПСС. Стеногр. отчет. М., 1959. Т. 1. С. 388.
28. Зорин В.Ю. Мы разные, но мы едины // Что нужно знать о народах России. С. 521.
29. Он же. Пресс-конференция 22 ноября 1996 г. // Независимая газета. 1996. 23 ноября. С. 3.
30. Гурвич Г.С. Основы Советской Конституции. 7-е изд. М., 1929. С. 210-211; Он же. О Советском Союзе. М., 1933. С. 33.
31. Восьмой съезд РКП(б). Стеногр. отчет. М., 1919. С. 71.
32. См.: Жилин А.А. Теория союзного государства. Киев, 1912; Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917; Корф С.А. Федерализм. Пг., 1917; Ященко А.С. Теория федерализма: Опыт синтетической теории права и государства. Юрьев, 1912; Он же. Что такое федеративная республика и желательна ли она для России? М., 1917; и др.
33. Микоян А.И. Выступление на заседании Конституционной подкомиссии 16 июня 1964 г. Цит. по: Российский федерализм: опыт становления и стратегия перспектив. М., 1998. С. 199.
34. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 441.
35. Там же. Т. 31. С. 342.
36. Троцкий Л.Д. Выступление на заседании секции ХII съезда РКП(б) по национальному вопросу // Известия ЦК КПСС. 1991. № 5. С. 171.
37. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. М., 1983. Т. 2. С. 360-370; М., 1984. Т. 4. С. 79-88.
38. Гурвич Г.С. Основы Советской Конституции. С. 189.
39. Нурмаков Н. К социализму, минуя капитализм // Национальное строительство в РСФСР к XV годовщине Октября. М.,1933. С. 10.
40. БСЭ. М., 1926. Т. 1. Стб. 380, 382.
41. См.: Вдовин А.И. Национальная политика 30-х годов: (Об исторических корнях кризиса межнациональных отношений в СССР) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8. 1992. № 4. С. 36.
42. Цит. по: Роговин В.З. Мировая революция и мировая война. М., 1998. С. 81.
43. Болтенкова Л.Ф. Интернационализм в действии. М., 1988. С.16.
44. Зиновьев Г.Е. Из золотого фонда марксизма-ленинизма (О книге И.Сталина "Марксизм и национально-колониальный вопрос") // Большевик. 1934. № 7. С. 28.
45. Андреев А.А. Победа ленинско-сталинской национальной политики // Известия. 1935. 6 июля. С. 2. Позднее аналогичные заявления приходилось неоднократно повторять по более подходящим случаям: в связи с победой в Отечественной войне, с успешным выполнением плана четвертой пятилетки, затем с "полной и окончательной победой социализма", с образованием "новой исторической общности советских людей".
46. Сталин И.В. Речь на совещании передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и Туркменистана // Правда. 1935. 6 декабря. С. 3.
47. Садовский А. Старший среди равных // Ленинградская правда. 1937. 30 декабря. С. 3.
48. Сулимов Д.Е. Могучая социалистическая республика // Правда. 1937. 15 января. С. 2.
49. Диманштейн С.М. За ленинско-сталинский интернационализм. М., 1935. С. 21.
50. Левин И. Верховный Совет СССР и ленинско-сталинская национальная политика // Советское государство. 1938. № 2. С. 109.
51. РСФСР. М., 1938. С. 4; Равин С.М. Первая среди равных. Л., 1938. С. 18.
52. РСФСР // Правда. 1938. 14 февраля. Концепция получила развитие в брошюре, выпущенной в августе 1938 г. и утверждавшей: "Народы СССР гордятся своим старшим собратом, первым среди равных в братской семье народов - русским народом" (Волин Б.М. Великий русский народ. М., 1938. С. 6).
53. Барбюс А. Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир. М., 1936. С. 352, 351.
54. Цит. по: Латышев А.Г. Как Сталин Энгельса свергал // Российская газета. 1992. 22 декабря. С. 4.
55. Славный Б. От империи к национальному государству // Рубежи. 1995. № 2. С. 96. Представители республик к дотациям зачастую относятся как к должному. Уже найден новый универсальный способ их объяснения. Утверждается, что дотационность - "не национальный признак, а последствие госплановского территориального "размещения производительных сил"" (Иванов П.М. Каким быть завтра федерализму в России? // Федерализм. 1999. № 3. С. 38).
56. Лысенко В.Н. Развитие федеративных отношений в современной России. М., 1995. С. 175.
57. Басалай А.А. Псевдосуверенизация и ее последствия // Диалог. 1996. № 2. С. 33.
58. Саликов М.С. Сравнительный федерализм США и России. Екатеринбург, 1998. С. 513, 596.
59. Смирнягин Л.В. Указ соч. С. 22.
60. Суровцев Ю.И. Укрупнение российских регионов? (Зачем? И каким образом?) // Россия и современный мир. 1999. № 3. С. 76. Ср.: Усс А.В. Укреплять Федерацию - наша задача // Федерализм. 1999. № 2. С. 11.
61. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 433.
62. Там же. Т. 26. С. 108. В очерке "Национальная политика России", включенном в книгу, изданную под эгидой Министерства РФ по делам национальностей, не без оснований отмечается, что "благодаря авторитету Ленина и значимости его высказываний, приобретавших для партии характер руководящих указаний, было положено начало целенаправленной политике игнорирования национальных интересов русских" (Что нужно знать о народах России. Справочник для государственных служащих / Отв. ред. В.А.Михайлов. М., 1999. С. 69).
63. Что касается И.В. Сталина, то идеям мировой революции и всемирной республики он оказался верен до конца своих дней. По распространенным убеждениям, "ради них он был готов сжечь не только Россию, но и весь мир" (Шубкин В. Мистика цифр управляет историей // Общая газета. 1999. 14-20 октября (№ 41). С. 8; Наука и общество: История советского атомного проекта (40-е - 50-е годы). М., 1999. С. 208; Фурсенко А.А. Конец эры Сталина // Звезда. 1999. № 12; и др.).
64. Калтахчян С.Т. Нация // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 418.
65. С этой же точки зрения, якобы "националистически настроенные отечественные политики и идеологи" в наши дни затрудняют "распространение теории модернизации на российскую историю" (Согрин В. Закономерности русской драмы // Pro et Contra. 1999. Т. 4. № 3. С.156).
66. Доронченков А.И. Русофобия // Нации и этносы в современном мире. СПб., 1999. С. 66.
67. Русофобия лежит и в основе новейших "концепций", согласно которым: "рабская психология", "лень", "халявомания" народа позволили большевикам совершить в 1917 г. "насильственный контрреволюционный переворот"; коллективизм и патриотизм, легко перерастающий в "изоляцию" России от мира и "агрессивную" державность, ныне препятствуют возрождению России; "русская идея" выворачивается наизнанку: "Если нужна России консолидирующая национальной цель, то почему не может стать ею интеграция в Европу?" (см.: Яковлев А.Н. Крестосев. М., 2000. С. 26-28, 270; Янов А.Л. Опасное перепутье. Россия и мир без Ельцина // Московские новости. 2000. 5 января. С. 1, 2; и др.). "Русификация идеологии" представляется гибельной, спасение усматривается в "преодолении националистической закрытости" русской культуры, переходе русских в разряд "русских европейцев", а России - в систему стран "европейского типа жизни… исполнившись смирения, терпения и выдержки, предощущения долголетнего упорного труда" (Кантор В.К. Феномен русского европейца. Культурфилософские очерки. М., 1999. С. 377, 381).
68. Цит. по: Соловей В.Д. Русский национализм и власть в эпоху Горбачева // Межнациональные отношения в России и СНГ. М., 1994. С. 58. В этой связи представляется ошибочным вывод о том, что советская власть с 1960-х гг. опиралась на интеллигентские движения первого, а не второго толка, и именно этот выбор "определил судьбу реформ" (Зезина М.Р. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-60-е годы. М., 1999. С. 386).
69. См.: Гилилов С.С. В.И. Ленин - организатор Советского многонационального государства. М., 1972. С. 82.
70. См.: Из истории образования СССР // Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 180.
71. Сталин И.В. Проект резолюции о взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками // Несостоявшийся юбилей. Почему СССР не отпраздновал своего 70-летия? М., 1992. С. 103.
72. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 356.
73. Там же. С. 211.
74. Там же. С. 352, 357.
75. Там же. С. 357.
76. Там же. С. 211.
77. Рождающееся в условиях революции союзное пролетарское государство представлялось ему еще в 1916 г. как "расширенный и углубленный союз государств, с одной стороны, и автономия национальных областей - с другой"; воля пролетариата "должна выразиться в провозглашении автономии национальной территории внутри государственных национальностей в борьбе за соединенные штаты Европы" (Сталин И.В. Письмо Л.Б. Розенфельду (Каменеву). 5 февраля 1916 г. // Досье "Гласности". 2000. № 3. С. 8).
78. Сталин И.В. Письмо В.И. Ленину и членам Политбюро. 27 сентября 1922 г. // Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 208.
79. См.: Чалидзе В. Национальные проблемы и перестройка. Benson; Vermont, 1988. С. 90.
80. Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 207.
81. Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 152.
82. Цит. по: Наше Отечество. Опыт политической истории. М., 1991. Т. 2. С. 154-155.
83. См. там же. С. 155-158.
84. Авакьян С.А., Кулешов С.В., Морозова Е.Г., Сарычева И.А. Политико-правовые проблемы развития Российской Федерации в свете отечественной и мирового опыта // Мир России. 1997. № 3. С. 9.
85. Кулешов С.В. Неучтенный великий народ // Родина. 1994. № 8. С. 12.
86. Карапетян Л., Эбзеев Б. Нет равенства, но есть равноправие: Размышления о российском федерализме // Российская газета. 1994. 31 августа. С. 2; Карапеятян Л.М. Федерализм и права народов (Курс лекций). М., 1999. С. 57.
87. Тадевосян Э.В. Российский федерализм и современный национально-государственный нигилизм // Государство и право. 1996. № 10. С. 9.
88. Тощенко Ж.Т. Постсоветское пространство: суверенизация и интеграция. Этносоциологические очерки. М., 1997. С. 45.
89. Чистяков О.И. "Русская республика"? // Российское государство и общество. ХХ век. М., 1999. С. 316.
90. Беляев В.А., Хайруллина Ю.Р. Трансформация российского федерализма и право сецессии // Международная научно-практическая конференция: "Федерализм - глобальные и российские измерения". Казань, 1993. С. 249.
91. Цит. по: Черняев А.С. Шесть лет с Горбачевым. М., 1993. С. 279.
92. См.: Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем, 1999. С. 568.
93. Косолапов Р.И., Кожемяко В. Незагадочный Сталин // Советская Россия. 1998. 15 января. С. 6.
94. Медведев Ж.А. Сталин как русский националист // Шпион. 1998. № 10. С. 51-61. С этой точки зрения, известная кампания против космополитизма представляется как "воистину кампания против коммунизма, ибо коммунизм по сути своей космополитичен" (Чалидзе В. Победитель коммунизма. Нью-Йорк, 1981. С. 40), главную причину распада СССР тоже усматривают в русском национализме, к его приверженцам относят Б.Н. Ельцина, писателей Александра Солженицына, Валентина Распутина, Виктора Астафьева (Боффа Дж. От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994. М., 1996. С. 230, 331).
95. См.: Куняев С. Post scriptum I // Наш современник. 1995. № 10. С. 184-199; Дзенискевич А.Р. Блокада и политика. СПб., 1998. С. 84; Кожинов В.В. Россия. Век ХХ-й (1939-1964). М., 1999. С.260, 314; и др.
96. Шаров В. Адыгейский "паритет" // Независимая газета. 2000. 11 января. Приложение "НГ-регионы". № 1. С. 11.
97. Шутов А.Д. Постсоветское пространство. М., 1999. С. 136.
98. Каламбет А.П. Чечня предвоенная. Ошибся ли Сталин, переселив чеченцев в Среднюю Азию? // Экономическая газета. 2000. Январь (№ 1). С. 4, 6.
99. Браев Л.И. Как нам обустроить Чечню, или Почему не состоялось государство Ичкерия // Российская газета. 2000. 13 января. С. 1, 5.
100. "Национальные черты народов, объединяющихся на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и таким образом исчезнут" (Энгельс Ф. Проект Коммунистического символа веры // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 360).
101. Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 231.
102. Что нужно знать о народах России. С. 478.
103. Умнова И.А. Современная конституционная модель российского федерализма: проблемы совершенствования и тенденции эволюции // Государство и право. 1999. № 11. С. 8.
104. Валентей С.Д. Федерализм: российская история и российская реальность. М., 1998. С. 19.
105. Болтенкова Л.Ф. Российская Федерация и статус её субъектов // Российская государственность: состояние и перспективы развития. М., 1995. С. 44.
106. Строев Е.С., Валентей С.Д., Барабанов И.П. и др. Развитие федеративных отношений в России: Проблемы и перспективы // Независимая газета. 1998. 20 января. С. 8.
107. Биндюков Н.Г. КПРФ и проблемы национальной политики в современных условиях // Социализм: вчера, сегодня, завтра. С. 223.
108. Он же. Только социализм разрешит национальный вопрос // Диалог. 1998. № 2. С. 9.
109. См.: Карапетян Л.М. Федеративное государство и правовой статус народов. М., 1996; Чиркин В.Е. Современное федеративное государство. М., 1997; Паин Э.А. Русский вопрос // Литературная газета. 1999. 20, 27 января; и др.
110. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 386.
111. Путин В.В. Россия на рубеже тысячелетий // Российская газета. 1999. 30 декабря. С. 4-5. См. также: Российская общенациональная идея. М., 1996; Чубайс И.Б. От русской идеи - к идее новой России. М., 1996; Бутенко А.П. Общенациональная идея для России как средство общественного компромисса // Вестник Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политика. 1997. № 3; Николаев С.Г. Как создается национальная идея // Свободная мысль. 1997. № 6; Осипов Г.В. Россия: национальная идея, социальные интересы и приоритеты. М., 1997; Россия в поисках идеи. М., 1997; Алексеев С.В., Каламанов В.А., Черненко А.Г. Идеологические ориентиры России. Основы новой общероссийской идеологии. В 2 т. М. 1998; Потапов В.Е. Поиск общенациональной идеи // Россия: Вызовы времени и пути реформирования. М., 1998; Мигранян А.М. Контуры новой доктрины. Задача государственной идеологии в современной России вполне разрешима // НГ-сценарии. 1999. № 7; Подберезкин А.И. Русский путь. М., 1999; Кудрявцев В. Ограниченный изоляционизм неизбежен. О построении капитализма в одной отдельно взятой стране // Независимая газета. 2000. 27 января. С. 3; Кожинов В. Только верить… // Мир за неделю. 2000. 22-29 января (№2). С. 8; и др.
112. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 142, 154.
113. Там же. С. 269.
114. Барсамов В.А. Этнонациональная политика в борьбе за власть: стратегия и тактика в период общенациональной смуты (десять лет в поисках антикризисной модели). М., 1997. С.103.
115. Зюганов Г.А. Ответы народу // Советская Россия. 1999. 4 декабря. С. 2.
116. Кокотов А.Н. Об идеальной и реальной формах государственного устройства России // Российский юридический журнал. Екатеринбург, 1995. № 3. С. 56.
117. Лебедь А.И. Закат империи или возрождение России // Сегодня. 1996. 26 апреля. С. 6.
118. Что нужно знать о народах России. С. 513.

Автор статьи - Вдовин Александр Иванович, доктор исторических наук, академик Академии гуманитар-ных наук, профессор исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, заведующий лабораторией истории национальных отношений.